В творческую фотографию Осьмачкин пришел еще школьником в 1977 году. Когда вся страна снимала передовых доярок, парады и битвы за урожаи, ему повезло попасть в куйбышевский фотоклуб «Параллакс», где в фокусе внимания были визуальные средства и возможность передавать характеры и атмосферу через детали, оставляя некую недосказанность.
«Главные критерии качества фотографии для меня – безукоризненность композиции, лаконичность, гармония линий и пятен, выдержанная тональность и в то же время неожиданность подачи», – определяет Сергей Осьмачкин. И действительно, он с перфекционистской одержимостью выверяет каждую точку, его «фирменная» печать своей необычайной аккуратностью будто специально подчеркивает несовершенства советской и постсоветской жизни, по воле случая, оказавшейся в объективе автора.
Когда Сергей Осьмачкин готовил персональную выставку в Штутгарте в 2003 году, Сюзанна Шлихтмайер-Юнг, возглавлявшая в то время штутгартский департамент по культуре, увидев его работы, сказала: «Это же не Самара. Я не раз бывала там, но ничего подобного не видела». Он охотно согласился, ведь на фотографиях был образ иного города, не похожего на открыточные виды Самары, которые забирают с собой туристы. На передний план в фотографиях Сергея Осьмачкина выходит его собственная эстетика и геометрия. Он поэтизирует самые обычные предметы и формы, выхватывает в череде встреч самые неприметные и ординарные. И вот совершенно случайно рядом с лицом знакомой девушки вдруг оказывается тушка утки, которую та только что купила, чтобы приготовить к столу, и эта убийственная деталь смещает акценты и делает кадр. Десятки людей, включая жителей покосившихся, изрядно покрытых иной самарских домов, несколько раз за день проходят мимо, не замечая ничего из того, что мы видим в «Песнях обыденности» или «Дворах и улицах». А между тем, откуда-то возникшие метафизические пятна и линии уносят частицы городской повседневности в иную реальность, когда-то, возможно, существовавшую или совсем неведомую, но настолько рельефную и осязаемую, что до нее хочется дотронуться, ощутить эти почти натуральные объемы, непонятно откуда взявшиеся на бромосеребряном или цифровом отпечатке.
Еще более сложны, ассоциативны и метафоричны натюрморты самарского мастера. Большинство из них снято в 1980-90-х годах в полнейшей ночной тишине мастерской, что находится в той самой старой Самаре. И это уже не мгновения, дарованные стрит-фотографу, которые необходимо поймать и успеть запечатлеть за доли секунды. Предметы складывались очень долго, с ювелирной точностью выверялся каждый миллиметр композиции, делались многочисленные дубли, которые подвергались жесткому отбору. И все же это была чистой воды магия, сотканная из бумажных обрезков, сухих травинок, журнальных вырезок, цитат из классики, канцелярских кнопок – «когда б вы знали из какого сора…». Кто-то видит в этих композициях глубокий трагизм, старые, как мир, архетипы, мифологический подтекст и вечные схватки космоса с хаосом, жизни со смертью, возвышенного с безобразным. А Сергей Осьмачкин удивленно пожимает плечами: «Что за литературщина? Это же визуальное искусство». Однако сложносочиненные образы его натюрмортов, выхваченные взглядом через объектив на обычные до скуки предметы, на удивление роднят фотографию с поэзией.
Майя Брод
