Ляля Кузнецова
Мои дороги

Ляля отмечала: “Когда говорят, что я воспеваю вольную жизнь цыган или что-то в этом роде, я думаю: фотография, которую делает человек, – это отчасти и его автопортрет. Когда я освоила фотоаппарат, узнала, как проявляется пленка, как это все печатается, я стала искать кадры, созвучные моему сердцу. Естественно, ни за какие права цыган я не боролась, я просто понимала, что в нашем обществе они лишены очень многих прав. В большинстве своем это люди, которые идут к горизонту, а горизонт уходит от них”.

Из таких “автопортретов” и складывается фотографические наследие Ляли Кузнецовой. Пропуская через себя увиденное в объективе камеры, сопоставляя это с тем, что происходит внутри, скрытое от посторонних глаз, фотограф создает неповторимые и живые кадры. Пускай перспектива, точка зрения человека за камерой со временем может измениться (а Ляля заметила, просматривая свои старые съемки, что “сейчас совсем по-другому бы сняла, и из той ситуации выбрала бы совсем другие вещи”), кое-что всегда останется неизменным: фотография была и будет “языком” фотографа, его средством обращения к миру и его следом в этом мире.

Недостаточно просто прийти и посмотреть на фотографии Ляли Кузнецовой, чтобы понять ее творчество. В идеале – наблюдать за самим процессом съемки, следовать за ней, проживать те же ситуации в тех же географических условиях. Сейчас это уже не представляется возможным, но представляется возможным хотя бы ознакомиться с видео-свидетельством современников: короткометражным фильмом “Мои дороги”, в котором Ляля рассказывает о “личных дорогах”, часть из которых уже пройдена, а часть еще только предстоит пройти.

“Только к старости начинаешь понимать, что жизнь оказывается такая короткая штука. И эта дорога тоже такая недлинная. Когда начинаешь, все торопишься – когда вырасту, когда вырасту. У меня сейчас Анаис точно так же: “ой, когда я буду большой?” Я говорю – куда ты торопишься? Я ей говорю точно так же, как мне говорили – не спеши коза в лес, все волки твои будут. И жизнь это подтверждает, а в наше время это еще страшнее, насчет волков-то”.

Как известно, фотография – это проекция реальности, проекция, которую фотограф осмысливает и переносит в границы реальности. Это, может, в какой-то степени доступно и другим видам изобразительных искусств, но у фотографии есть свой особый инструмент воздействия, и Ляля Кузнецова владеет этим инструментом виртуозно, абсолютно мастерски. Но ее фотографический талант признают не только за это. Есть еще два аспекта, возможно, более значимых, которые выделяют ее фотографии из массива фотографического наследства советских/российских фотографов. Первый – это чувства людей. Ляля восторгается чувствами, словно купается в них. В чуствах радости, неловкости. Кажется, что она на самом деле снимает не людей, а их чувства, и это, как отмечал один из друзей Ляли “высокая визуальная поэзия” настолько проникает в зрителя, что после просмотра ее фотографий “по-хорошему тревожится сердце”. Когда фотограф умеет такую волну вызвать в человеке, тогда он попадает в ареопаг великих. Ляля умеет. Она оставляет миру ощущение, что даже грязный, заброшенный уголок может быть невероятно поэтичным, невероятно трогательным. Второй аспект  – это подробности, детали. Ляля каким-то магическим образом “выцепляет” подробности бытовых сцен, знает что с ними делать. Препарирует их. Не только “видит” жанр, но и прекрасно ловит момент. И вот рядовой, казалось бы, персонаж уже превращается в модель. Истинный пассионарий, страстная, в хорошем смысле слова любопытная натура, Ляля, наверное, не смогла бы получить широкую известность в мире фотографии без этих качеств. Она просто любит людей, умеет им сопереживать. Этот фактор перевешивает все остальное – любое техническое мастерство, любой нюх конъюнктуры. Лялей движет любовь к людям, ее интересует лицо человека. Но это далеко не то лицо, которое мы привыкли видеть в глянце, а самое простое, что может даже вызывать отторжение. Это живой персонаж.

“Это просто моя жизнь, а фотографии – это мой язык. Я ловлю взгляд, ловлю тот контакт, который может произойти между мной и моим героем. Все остальное… Цвет бы мне только мешал”.

В результате перед глазами вроде как законченная фотография, а по ее мотивам можно целое кино снять . И эта фотография уже живет и будет жить собственной жизнью, она больше не принадлежит никому – ни самой Ляле, ни зрителю. Как, впрочем, и сама Ляля Кузнецова. По ее собственному признанию, стоит ей взять в руки фотоаппарат, как она тут же теряет семейную ауру, сама становится цыганкой, частью табора. Потом, конечно, она восстанавливает эту семейную ауру, но в тот же момент начинает теряться аура фотографическая. Так и происходит всегда: чтобы работать, нужно уехать из дома, закрыть дверь и все оставить. А потом вернуться, обязательно вернуться.

“Я уже сложилась, оставила свой след. Мой дом выстроен. Остались, может быть, какие-то детали. И можно уходить, оставив свою ауру в этом доме.  Я оставила след, и пусть он живет. Запомните, счастье недолговечно. Если вам дана эта минута счастья, просто запомните ее, запомните, потому что она тут же растает, как фейерверк. Если раньше я восторгалась распустившимся только цветком, то сейчас я знаю, что он повянет”.

Ляля Кузнецова в 1946 году в Уральске, Казахстан. Училась в Казанском Государственном Авиационном институте и работала инженером авиации до того, как занялась фотографией в конце 70-х годов, после смерти мужа. В 1978 году работала фотографом в Казанском Государственном музее искусств, а в 1979 была принята в Союз Фотохудожников Литвы. С 1980 по 1982 Кузнецова была фото-репортером газеты “Вечерняя Казань”, с тех пор – свободный фотограф.  Ее работы неоднократно выставлялись в Европе и Соединенных Штатах, в том числе в Галерее Коркоран в Вашингтоне. В 1997 году Кузнецова была удостоена приза Mother Jones Leica Medal of Excellence и Гран-При Парижской фотобиеннале. Ляля живет в Казани (Татарстан), а ее дочь Влада и двое внуков: Анаис и Савелий – в Москве.